Метка: политика

Ещё один перевод большого эссе от французского евроскептика Aurelien.

Оригинал тут

Закапываясь глубже

Возможно, величайший из всех традиционных политических навыков — чувство времени. Не только умение выбрать момент для какой-то инициативы или выступления, но и понимание, когда вопрос точно вызрел, когда стоит присоединиться к движению и, что самое важное, когда его стоит покинуть, осознав, что задача слишком сложна или что дело уже проиграно и ничего не изменить. Великий британский политик-лейборист Деннис Хили однажды сказал: «Если ты в яме, сперва перестань копать», имея в виду, что прежде всего нужно избегать усугубления и без того плохой ситуации.

Хотя современный западный политический класс, похоже, позабыл даже базовые навыки повседневной политики, можно было бы ожидать, что страх поражения заставит его серьёзно задуматься о своей политике в отношении Украины и о том, как выжить политически в случае провала. Ведь «проклятье Зеленского» с 2022 года свергло почти всех крупных западных лидеров: только месье Макрон мрачно дорабатывает последние два года своего срока. Исторически смена лидеров, особенно смена правительства, — это возможность пересмотреть политику и, по словам Хили, выбраться из ямы, вырытой предшественниками. Однако в случае с Украиной этого не происходит, и по мере того, как одни западные лидеры сменяют других, они один за другим вливаются в стадо леммингов, несущихся к обрыву. Только в США новое правительство, похоже, открыло возможность перемен, хотя автор не берётся предсказывать, что в итоге произведут запутанные мыслительные процессы Трампа, если они вообще что-нибудь произведут.

В свою очередь, это правительственное единодушие во многом обусловлено единодушием внутри замкнутого (даже кровосмесительного) западного политического класса, где одна шаблонная фигура с шаблонными взглядами просто сменяется своим клоном. Автор уже писал о квазирелигиозной ненависти, движущей значительной частью европейского политического класса, и его одержимости разрушением России как «анти-Европы» или, по крайней мере, «анти-Брюсселя». Но даже самый фанатичный либерал-либертарианец, годами томящийся в брюссельском «бульоне», должен быть способен распознать реальность. В конце концов, мало кто из современных политиков готов жертвовать карьерой ради идеалов — почти всегда всё как раз наоборот. Так почему же целый политический класс, похоже, жертвует своим политическим будущим ради абсолютно безнадёжного дела, да ещё с явным энтузиазмом и самоотдачей?

Цель этого эссе — попытаться ответить на этот вопрос (по крайней мере, для европейских стран); сделать это, рассмотрев механизмы функционирования политики и мышления политиков. Никто не собирается раскрывать грандиозные планы или сложные заговоры (их и без того полно в других местах), и в итоге вы, возможно, будете разочарованы прозаичной, бездумной и эгоистичной природой мотивов, о которых автор вам сообщит; но таков современный политический класс. И хотя автор (прим.пер.: французский евроскептик) никогда не скрывал своего мнения об этом классе и его поведении, его не интересует полемика или споры о правильности тех или иных интерпретаций. Интернет и без того по колено в этом, и с самого начала этих заметок он пытался делать нечто иное: не жаловаться, что часы идут неправильно, а, образно говоря, снять циферблат и заглянуть в механизм. Автор не большой поклонник Спинозы (когда-нибудь он всё же дочитает «Этику»), но его всегда впечатляли слова в «Богословско-политическом трактате» о том, что он стремился «не смеяться над человеческими поступками, не оплакивать их, не ненавидеть, а понимать». В этом духе и написано это эссе.

Итак, начнём. Автор предлагает две относительно банальные причины текущего положения дел и третью, более спекулятивную, но, как ему кажется, обоснованную. Первое, что стоит сказать: на данный момент нет никакого политического или электорального преимущества для политика, выступающего против западной политики в отношении Украины. Автору неизвестна ни одна страна, где значительная часть избирателей или крупная политическая партия требовали бы изменения этой политики. Конечно, есть отдельные голоса несогласия, как в правительствах, так и вне их, и у некоторых из последних сотни тысяч подписчиков в интернете, но они почти не влияют на общественное мнение в западных странах и ещё меньше — на правительства. Таким образом, даже на самом базовом уровне нет популярного движения, к которому можно присоединиться, нет течения мнений, которое можно поддержать. Более того, среднестатистический западный политик никогда не сталкивается с голосами скептиков или диссидентов по этому вопросу и в любом случае не обладает достаточными знаниями, чтобы отделить полезную информацию от массы пропаганды, летающей во все стороны. Оборона и безопасность — сложные и не слишком популярные темы, и мало кто из западных политиков имеет о них хотя бы смутное представление. Даже если бы они случайно наткнулись на хорошо обоснованный и объективный анализ, они, вероятно, не смогли бы его распознать или понять.

Кроме того, немногие западные политики стали бы активно продвигать интересы враждебной страны в ущерб своим. Но современные дискуссии об Украине (как и о некоторых других темах) имеют тенденцию к чрезмерной и довольно бессмысленной поляризации. Вот какой-то YouTube-канал, который утверждает, что “Россия — это варварская диктатура, планирующая завоевать Европу”, и “мы должны сопротивляться и поддерживать демократическую Украину до последнего, ведь в Европе у нас гораздо больше населения и ВВП, и посмотрите, Россия явно проигрывает, а Путин скоро уйдёт”. 

Но вот другой YouTube-канал, который говорит, что “во всём виноват Запад, который пытается уничтожить Россию и заполучить её ресурсы, а Украина — это нацистская диктатура, Россия же безупречна и является образцовой демократией, её ВВП намного выше, чем мы думаем, и она близка к победе над Украиной и унижению НАТО”. Даже внутри этих общих категорий существуют яростные разногласия по отдельным вопросам. Есть сайты, которые стараются быть максимально объективными в отношении боевых действий и избегают политических позиций, но зачастую они сугубо технические и требуют знакомства с военными концепциями и терминологией, чтобы их как следует понять. В любом случае очевидно, что нельзя провести какую-то линию “посередине” и назвать её «правдой», и что можно бесконечно спорить о том, кто прав, кто виноват, и об интерпретации конкретных вопросов. (Впрочем, если бы это было не так, это был бы первый кризис в истории без подобных споров.)

Но суть не в этом. Разумный и рациональный западный политик, искренне заботящийся об интересах своей страны (если бы мы смогли такого найти), не станет говорить: «Наша страна, наше правительство и, кстати, вы, общественность, — зло и заслуживает наказания». Такой политик сказал бы что-то вроде: «Независимо от того, кто прав, а кто виноват, о чём мы можем спорить позже, текущая политика становится катастрофической и даже самоубийственной для нашей страны, и её нужно изменить». Проблема, конечно, в том, что аргумент превращается в замкнутый круг: чтобы иметь мотивацию провести исследование, подтверждающее убеждение, что страна движется к катастрофе, нужно уже иметь результаты какого-то исследования…

Всё это — вторая причина — многократно усиливается, если рассмотреть более широкий контекст. Наш политик окружён связями, уважаемыми организациями, экспертами, которых он считает компетентными, и все они говорят, что “Россия близка к поражению, и нужно лишь подождать”. Все газеты, основные телеканалы, престижные интернет-сайты — все транслируют вариации одного и того же послания. Но представьте на минуту, что вы в правительстве: пусть вы министр обороны или иностранных дел средней по размеру западной страны, и вы только что заняли пост после смены правительства или после работы, скажем, главой Пенсионного фонда. Вам нужно время, чтобы просто усвоить базовую информацию по Украине (и это лишь одна из множества ваших задач), и, поскольку ваша страна сама по себе мало влияет на события, ваш рабочий день будет заполнен другими вопросами. Что говорить в парламенте, что сказать на выступлении, которое вам досталось по наследству, что говорить на телевидении на следующей неделе, как успокоить беспокойных членов партии, ехать ли на следующее заседание НАТО? Как реагировать на предложение от страны X, что делать с внезапным предложением посредничества от страны Y, стоит ли попросить военных ещё раз поискать, что можно отправить на Украину? Как реагировать на фотографии добровольцев из вашей страны с чем-то, похожим на нацистские татуировки, хотя они утверждают, что фото подделаны… И так далее, и к тому времени, как вы разберётесь с остальными ежедневными делами, кризисами и скандалами, посетите встречи и мероприятия, подпишете (а может, даже прочтёте) письма, которые для вас подготовили сотрудники, у вас просто не останется ни времени, ни сил задавать неудобные вопросы.

Ну а если бы вы это сделали? Западная политика по этому вопросу — по сути гигантская эхо-комната. Все, кто вас информирует, все, кто присутствует на ваших встречах, все, кто информирует их, и все, кого вы встречаете на приёмах, разделяют одни и те же взгляды. Ваши коллеги из других правительств, представитель оппозиции по вашей теме, парламентский комитет, генеральный секретарь НАТО, журналисты, которые берут у вас интервью, Еврокомиссия, аналитические центры и влиятельные политики на пенсии — все они говорят примерно одно и то же. Это коллективная фантазия, коллективная галлюцинация или процесс, в котором люди коллективно гипнотизируют друг друга. Это групповое мышление эпического масштаба. Поскольку это политика, разногласия, конечно, будут. Отправлять ли это оружие? Предоставлять ли эту боевую подготовку? Что думать об этой инициативе? Как реагировать на последнюю тираду Зеленского? Но все, с кем вы встречаетесь, в целом разделяют одну и ту же общую картину событий. На двадцатиминутной двусторонней встрече в НАТО или ЕС вы не продвинетесь дальше обмена банальностями вроде «Должны поддерживать Украину», «Это важно для нашей безопасности», «Остановить Путина сейчас, а не позже», «Путин скоро падёт» и так далее. На самом деле, большинство ваших собеседников сами будут чувствовать себя некомфортно, углубляясь в детали.

В реальности вполне возможно, что разные люди в разных правительствах постепенно начинают нервничать и задаваться вопросом, чем же это всё закончится. Но при отсутствии чётко сформулированного контр-дискурса скептикам сложно даже начать! Настоящий непредвзятый анализ, который мог бы убедить правительства, крайне редок в интернете (автор сам пытается его создать, но члены правительства не читают Substack). И в этом, по сути, корень проблемы (или, по крайней мере, её начало, ведь дальше будет ещё хуже). Пока что люди цепляются за существующий дискурс, потому что, несмотря на возможное беспокойство отдельных лиц, другого нет, и никто не хочет выразить сомнения первым.

В любом случае, а какая у нас альтернатива? Самая большая проблема — та, о которой говорил Деннис Хили: чем глубже ты выкопал яму, тем сложнее из неё выбраться без неприемлемого уровня политического ущерба. Представьте, что вы, как министр иностранных дел средней по размеру страны, объясняете потенциально катастрофические последствия для вашей страны от продолжения текущего курса. Даже если другие согласятся, возникнет очевидный вопрос: хорошо, что мы будем делать? 

Очевидно, есть общие ответы вроде «прекратить поддержку Украины», но в этой сфере всё не просто, и у всего есть последствия, а также последствия этих последствий — для вашего правительства, вашей страны, ваших союзников, третьих стран, вашей позиции в международных организациях и так далее. Вам потребовалось как минимум три года, чтобы как следует запутаться в этой проблеме, и в политике вдруг наступает момент, когда яма, которую вы выкопали, становится настолько глубокой, что вы больше не видите её края и даже не помните, где он. Поэтому большинство скажет: «Да, возможно, ты прав, посмотрим, давай подождём, пока ситуация прояснится». К тому же, впереди выборы, так что проблема, вероятно, достанется следующему правительству.

То, о чём автор говорил до сих пор, можно описать как постоянно действующие факторы политики, которые применимы в большинстве ситуаций. Но здесь действуют другие, более спекулятивные, но и более опасные факторы. Начнём с предположения о финальном состоянии текущего конфликта на Украине, которое западные политики возненавидели бы, но которое они, по крайней мере, поняли бы, поскольку его элементы хорошо известны и широко обсуждались. Предположим, что территории Украины, на которые претендует Россия, а также Одесса, уже были бы оккупированы, и, кроме того, русские установили бы зону безопасности глубиной от 50 до 100 километров, включая всю приграничную территорию. Допустим также, что в Киеве сменилось бы правительство, возможно, подписан “Договор о дружбе и сотрудничестве” между двумя странами, конституция Украины изменена, чтобы убрать упоминания о членстве в НАТО, и страна обязалась соблюдать вечный нейтралитет. Большая часть вооружённых сил демобилизована, а российские «офицеры связи» теперь размещены по всей стране. Все иностранные силы ушли, и принят закон, навсегда запрещающий размещение иностранных сил в стране. И ещё: русские, крайне раздражённые западной поддержкой Украины, начали политику демонстративных действий, включая учения на уровне нескольких дивизий в Белоруссии на границах Латвии и Литвы, провокационные полёты у границ воздушного пространства стран НАТО и морские учения в Северном море. Они также представили проект договора, похожий на тот, что был в декабре 2021 года, и ясно дали понять, что ожидают его подписания — с минимальным пространством для обсуждения — в течение шести месяцев.

Это вполне разумный, средний по диапазону военно-политический исход текущих боевых действий. Может быть лучше, но может быть и значительно хуже. Тем не менее, это было бы самым катастрофическим поражением, которое когда-либо терпел Запад в широком смысле, и политическим и военным унижением, сравнимым с капитуляцией Германии в 1918 году, но в гораздо большем масштабе. Если хотите, представьте это как Суэц, Алжир, Вьетнам и Афганистан, происходящие одновременно, с громкостью, выкрученной на одиннадцать. И, конечно, это не где-то там, а прямо по соседству. Любая политическая система с трудом пережила бы такой кризис, а нынешняя западная система, полная посредственных карьеристов и лишённая какой-либо реальной идеологии, столкнулась бы с ещё большими трудностями. Дело не только в механике: да, правительства падут, отдельные политические карьеры закончатся, и новые политические силы возникнут или укрепятся. Но фундамент западной политики безопасности, а также значительная часть экономической политики начнёт рушиться под ногами беспомощных правительств. Разверзнется политический вакуум, подобного которому не видели очень давно, если вообще когда-либо.

Запад переживёт жестокую трансформацию, уйдя от недавнего опыта раздачи приказов, предъявления требований и действий без учёта последствий. Внезапно он сам начнёт получать требования, а не предъявлять их, и ему придётся очень серьёзно учитывать реакции других государств на свои действия. Время игр закончилось, мальчики и девочки: пора взрослеть. И это основа кажущейся иррациональной одержимости продолжением войны, которую невозможно выиграть. Альтернатива — признать и принять ситуацию, которая будет гораздо хуже и почти буквально немыслима. В краткосрочной перспективе, конечно, можно отрицать, что что-то подобное вообще произойдёт, и западный политический класс, СМИ и значительная часть якобы осведомлённого общественного мнения, без сомнения, будут продолжать это делать так долго, как только смогут. 

Но достаточно задать вопрос: как именно можно опровергнуть события, описанные выше? Действительно ли реально полагать, что наступление России можно остановить? Вероятно ли, что поведение Запада с 2022 года сделает Россию более благосклонной? Вероятно ли, что общественное и парламентское мнение в России стало более умеренным и прозападным в ходе войны? Может ли Запад в ближайшие пару лет значительно увеличить свои сухопутные и воздушные силы? Можете сделать свои собственные выводы.

По сути, западная система надеется на чудо. Путин умирает или его свергают в результате переворота; возможно, Китай заставляет его остановить войну, возможно… ну, честно говоря, когда ты исходишь из того, что кажущиеся неизбежными события на самом деле для тебя неприемлемы и поэтому не должны произойти, всё, на что ты можешь надеяться, — это что какая-то магическая сила вмешается и их предотвратит. Будущая реальность слишком ужасна, чтобы её осмысливать, и, как бы плоха ни была текущая ситуация, как бы она ни ухудшалась, и как бы ты сам её ни усугублял, она всё равно лучше альтернативы. В двух словах, именно поэтому западные лидеры продолжают свою нынешнюю самоубийственную политику, и именно поэтому целое поколение стратегов и экспертов их поддерживает.

Если и существует единое объяснение, почему правительства исторически совершали глупые поступки, то оно именно в этом: альтернатива была хуже. Из богатого набора примеров вытащим парочку. Немецкое наступление 1918 года было предпринято, потому что, хотя военные игры показали, что оно почти наверняка провалится и приведёт к поражению, они также дали надежду, что есть очень небольшой шанс на успех. Так что между вероятным поражением от союзников и неизбежным поражением они выбрали вариант, который хотя бы давал им малейший шанс на победу. Атака Японии на Перл-Харбор в 1941 году не имела стратегического смысла, но была предпочтительнее фактической капитуляции и вывода войск из Маньчжурии, когда в стране оставалось запасов нефти лишь на несколько дней. И был слабый шанс, что это сработает. Аргентинское вторжение на Фолклендские острова в 1982 году было бессмысленным — переговоры о возвращении островов уже шли, — но военная хунта сочла его предпочтительнее собственного свержения и конца режима. Как это часто бывает, поражение в войне привело именно к этому. Мы знаем, что Политбюро СССР долго мучилось над решением о вводе войск в Афганистан в 1979 году и в итоге решило, что вторжение — менее плохой из двух плохих вариантов. И так далее.

Пример Японии особенно интересен, потому что к 1945 году японский режим буквально не мог осмыслить понятие «капитуляция». Мы лениво говорим, что некоторые вещи «немыслимы», имея в виду, что они для нас неприемлемы. Но есть и такие вещи, которые действительно нельзя осмыслить, потому что в нашем опыте нет ничего, что делало бы это возможным. Помимо милитаристского и ультранационалистического мышления того режима, а также культурных особенностей, существовал простой факт: Япония на протяжении всей своей истории, особенно новейшей, побеждала в войнах, и единственная попытка наземного вторжения — монголов — была отражена самураями Кюсю. Западный правящий класс страдает от схожего умственного дефицита: после окончания холодной войны победа Запада была обеспечена, и даже если что-то позже шло не так, как в Афганистане, для западных стран это не имело последствий. Для правящего класса поражение буквально немыслимо: необходимые нейроны просто отсутствуют. И в любом случае поражение вызвало бы экзистенциальный ужас, с которым он не способен справиться. Лучше продолжать текущую политику, даже если шансов на успех почти нет, чем признать поражение. В конце концов, чудо может случиться, кто знает? Альтернатива ведь ещё хуже.

И чем дольше это продолжается, тем ужаснее будут окончательные последствия и тем сложнее будет их объяснить. Иногда приходится предоставлять политическому руководству правдоподобные оправдания для смены политики. Есть целый набор клише о том, что “обстоятельства изменились, нужно адаптироваться к новым реалиям, требуется свежий взгляд”, и вообще это “не наша вина, а чья-то ещё”. Ещё во время стамбульских переговоров в 2022 году это было бы возможно, пусть и с трудом. Можно представить скоординированный ответ Запада, который выглядел бы примерно так:

Мы удивлены и разочарованы тем, что Украина согласилась на условия, предложенные Россией. Мы поддерживали Украину многие годы против нарастающей российской угрозы и сделали всё возможное, чтобы предотвратить эту ситуацию. Мы продолжим оказывать Украине политическую и экономическую поддержку там, где это возможно, в надежде, что однажды она сможет мирным путём вернуть утраченные территории, когда к власти в России придёт более умеренное и разумное правительство. Тем временем, как мы подчёркивали с 2014 года, Запад должен сосредоточиться на своей коллективной обороне, чтобы сдерживать всё более могущественную и агрессивную Россию.

Тогда это, возможно, и сработало бы, с натяжкой. Теперь же ничего даже отдалённо похожего не сработает. Если бы автор был человеком, которому в 2026 году поручено написать самооправдывающие слова для главы государства или правительства, он бы даже не знал, с чего начать. И давайте не будем даже затрагивать, что НАТО могло бы заявить что-то коллективно: это, вероятно, не стоило бы усилий, потому что, прежде чем согласовать слова, нужно договориться, а шансы НАТО на это близки к нулю, нечего пытаться их рассчитать. Это, собственно, и есть часть проблемы. У Запада нет ни словаря, ни набора концепций, чтобы объяснить себе, не говоря уже о соседях, в какой хаос он себя загнал и почему так долго ошибался. Нет пространства для дебатов, нет более или менее радикальных позиций, только шаткое здание слепой веры, которое больше не соответствует реальности, кроме как если случайно. Когда это здание рухнет, не останется ничего рационального, чтобы сказать, и никакого способа это выразить, и подобный итог чрезвычайно опасен. О, будет много топанья ногами, потрясания кулаками и спорадических обещаний «не сдаваться», но на деле Запад сможет сделать крайне мало. «Эскалация», которую некоторые заметили в западной политике за последние пару лет, по сути, риторическая, смешанная с несколькими тривиальными жестами неповиновения. Очень скоро Запад не сможет позволить себе даже такие жесты.

Радикальная поляризация кризиса, превосходящая всё, что можно было ожидать десятилетие назад, означает, что даже в идеальных обстоятельствах Западу будет невозможно вести с Россией сколько-нибудь связные переговоры. Отношения стали настолько ядовитыми, а недоверие и враждебность между сторонами настолько глубокими, позиции настолько жёсткими и лишёнными нюансов, что трудно представить, как могли бы начаться даже самые осторожные и неформальные переговоры. Концептуальный разрыв между сторонами, который и до 2022 года был тревожно большим, теперь стал непреодолимым. Западным правительствам будет невозможно объяснить своим гражданам, что они делают и почему, не говоря уже о том, чтобы донести это до русских.

Одна из наименее обсуждаемых, но наиболее мощных сил в международных отношениях — это взаимное непонимание. Оно выходит за рамки этноцентризма — хотя он и является частью проблемы — и часто сводится к неспособности принять, что кто-то может видеть мир иначе, чем мы. Это взаимное непонимание, опасное даже в мирное время, становится смертельным в условиях кризиса и конфликта, когда исторически позиции и без того имеют тенденцию к ужесточению и радикализации. Поэтому автор не ожидает содержательных переговоров между Россией и Западом, и лучшее, на что мы можем надеяться, — это снижение напряжённости и взаимное рычание.

Конечно, не нужно думать, что ничего не изменится и что каждая сторона будет строго придерживаться всего сказанного. Обычно в кризисах нации завышают свои требования, а в частном порядке определяют, от чего они тихонько откажутся, как только начнутся настоящие переговоры. Например, русские смягчили свои заявления о том, что правительство Зеленского нелегитимно, вероятно, готовясь отказаться от этой карты, если это гарантирует переговоры. Обычно Запад делал бы то же самое, но вместо этого мы наблюдаем неприглядную и беспрецедентную гонку к крайностям, где западные лидеры, кажется, стремятся перещеголять друг друга в радикализме. Это всё понятно, если принять приведённый выше анализ, потому что это единственный способ сохранить надежду, какой бы слабой она ни была.

Но разрыв в понимании сейчас настолько глубок, что обычные правила неприменимы. Прецеденты, конечно, есть. Во время холодной войны обе стороны тешили себя мыслью, что понимают друг друга, и по мелким и техническим вопросам часто оказывалось, что так оно и есть. Но когда первые западные исследователи посетили Восток после 1989 года, они вернулись с остекленевшими глазами и пугающими историями о том, насколько сильно обе стороны неверно понимали всё действительно важное друг о друге. Это никогда не получало должной огласки, но показало, насколько огромный разрыв в понимании возможен между развитыми нациями. Очевидно, что Запад понимает Россию не лучше, чем тогда. И хотя у русских более основательный и профессиональный подход к кризису, весьма вероятно, что они также понимают Запад гораздо хуже, чем им кажется.

Это не так уж удивительно, если задуматься о нашем личном опыте. Каковы бы ни были ваши взгляды на конфликт в Украине, насколько вы готовы изложить взгляды противоположной стороны так, чтобы они их приняли? Полагаю, не очень. Согласитесь ли вы вообще с тем, что у них есть законные причины для выражения? Автор пробовал проводить подобные эксперименты на протяжении многих лет в разных ситуациях, но без особого успеха. Даже очень умные люди часто затрудняются справедливо изложить взгляды, которые они не поддерживают, и после пары невнятных предложений говорят что-то вроде «но, конечно, это неправда», словно стремясь ритуально избежать заражения. На устных экзаменах автор просил студентов с твёрдыми убеждениями по какому-либо предмету обозначить основные возражения против их позиции или привести правдоподобный контраргумент, и в ответ получал неловкое молчание. По иронии, так было не всегда, даже в те времена, которые мы считаем менее толерантными. (Например, большую часть того, что мы знаем о гностицизме, мы почерпнули из полемических текстов против него, таких как сочинения Иринея Лионского, который, тем не менее, широко цитировал противоположные аргументы.) Сегодня даже признание того, что ваш оппонент может логически обосновать свою позицию, считается своего рода слабостью и вызывает подозрения. В 2022 году несколько человек, знавших об интересах автора, спрашивали, “почему, по его мнению, русские вторглись в Украину”. Но через несколько минут реакция часто была: «Как ты можешь такое говорить?» — как будто это сам автор выдвигал эти аргументы. А спустя некоторое время, когда в печати одни обвиняли его в пророссийской позиции, а другие — в прозападной за одно и то же высказывание, он решил, что больше не будет отвечать на такие вопросы.

Автор не надеется, что у Запада есть интеллектуальная способность справиться с поражением и неудачей, и он не уверен, что у русских есть способность понять и предсказать, как отреагирует Запад. К сожалению, это довольно распространено в истории, но здесь это может быть чрезвычайно опасно. Страны, которые терпят неожиданные и необъяснимые поражения, часто впадают в режим жалости к себе и в роль жертвы, сопровождаемый сложными теориями заговора. Сегодня в мире существует множество моделей этой теории, и мы легко можем собрать что-то, что одновременно оправдает поведение Запада и создаст утешительный миф о предательстве и виктимизации. Судя по тому, что автор читал и слышал за последние несколько лет, это может выглядеть примерно так. (И помните: это не он говорит! прим.пер.: и не переводчик; это гипотетическое обращение потерявших лицо европейских лидеров к народу).

“После падения коммунизма Запад стремился к хорошим отношениям с новой Россией, и при Ельцине мы думали, что это действительно возможно. Даже когда Ельцина сменил Путин, бывший сотрудник КГБ, мы всё ещё были готовы доверять России. Но, конечно, главной задачей КГБ было ослабление европейского единства и трансатлантических связей, и теперь очевидно, что это всегда и было планом Путина. В конце концов, Путин назвал распад Советского Союза «катастрофой» и с тех пор пытался его воссоздать, продвигая марионеточные государства, такие как Беларусь. Планы «Великой России» неоднократно описывал Александр Дугин, наставник Путина, а также несколько высокопоставленных российских перебежчиков. Весь замысел был изложен в влиятельной анонимной статье в официальном журнале Института военно-морского инжиниринга в 2011 году под названием «Россия снова должна стать великой державой». Пока западные правительства доверяли России и перестраивали свои вооружённые силы, уходя от войны в Центральной Европе, русские тихо и неуклонно наращивали свои. Путин долго тестировал решимость Запада. Вторжение в Грузию в 2008 году не встретило отпора, как и “захват” Крыма в 2014 году. Только с так называемым «восстанием» на востоке Украины в 2014 году — украинскими «Судетами» — перчатки были сброшены. Тогда Запад проявил некоторую твёрдость и смог убедить Путина согласиться на прекращение огня, что помешало России захватить больше территорий. Мы надеялись, что укрепление украинских сил и публичная поддержка её правительства будут достаточны, чтобы сдержать Путина, но его планы были глубже. Планы Путина отвлечь внимание США от кризиса и разрушить трансатлантическую солидарность включали не только вмешательство в американские выборы, но и подстрекательство ХАМАС к нападению на Израиль и разжигание иранского кризиса. Теперь ясно, что вся война была операцией «маскировки». Выглядя слабым в начале и, казалось бы, проигрывая, русские заманили Запад в военную поддержку Украины, истощив экономики и опустошив военные арсеналы, всё во имя международного права и справедливости. И теперь Путину остаётся только войти и всё захватить.”

Конечно, всё может сложиться не совсем так, и будут национальные особенности («Кампания Ле Пен финансировалась российскими банками!»), но идея понятна. Что-то в этом роде — единственный способ, которым, как кажется, Запад сможет построить хотя бы отдалённо связную теорию своего поражения, которую он сочтёт приемлемой. И в ней достаточно «правды» в том виде, как её видят в Брюсселе и Вашингтоне, чтобы западные элиты, вероятно, её приняли. (Само собой, русские сочтут это совершенно непонятным и, вероятно, заподозрят обман.) Конечно, представлять себя наивным и доверчивым, поверив иностранному лидеру, смотрится не очень-то выгодно. Но альтернатива, если она вообще есть, определённо хуже.

Единственный способ избежать такой катастрофы — появление прагматической тенденции мышления среди лиц, принимающих решения, и влиятельных фигур, которые признают глубину ямы, в которой они находятся, – и перестанут копать. К сожалению, нет ни малейшего признака того, что это происходит. Яма становится глубже с каждым днём, потому что альтернативы, которые кто-либо видит (кроме продолжения копки), — все хуже.

Это мой перевод эссе французского евроскептика Aurelien. Оригинал тут.

В ряде эссе речь шла о последствиях войны в Украине для западных государств, в особенности для европейцев. Автор писал о квазирелигиозном рвении, которое лежит в основе очернения России как «анти-Европы», а также о более широком традиционном страхе перед размерами и мощью России. Очевидно, сейчас не существует реального понимания того, насколько мы близки к появлению на континенте доминирующей военной мощи, которой европейцы не смогут даже попытаться что-то противопоставить. Между тем исторический противовес Советам – Соединенные Штаты – кажется все менее заинтересованным и, во всяком случае, менее способным на подобное.

Пришло время обновить эти мысли и попытаться заглянуть в то, что представляется весьма неприятным будущим для Европы, – с которым её лидеры не имеют ни малейшего представления о том, как справиться, ни на институциональном уровне (в Брюсселе), ни на уровне национальных государств. Последнее замечание крайне важно, потому что мы вступаем на совершенно неизведанную территорию, где жалкое поколение европейских политических лидеров и бюрократов сталкивается с интеллектуальными, политическими и даже моральными проблемами, которые на данный момент у них нет способности даже понять (не говоря уже о том, чтобы справиться с ними) и которые, что очень важно, будут разделять Европу и дальше.

Европа – маленький, многолюдный, исторически жестокий континент, точное определение и границы которого зависят от задаваемого вопроса и периода, о котором мы говорим, но правители и народы которого исторически обращались к военной силе и военным союзам для поддержания мира и ведения войн. Нации, доминировавшие в определенные периоды (Испания, Франция, Пруссия…), как правило, взращивали оппозицию, но национальное соперничество накладывалось и смешивалось с соперничеством и более высокого уровня (Папа против императора, французский король против императора, католики против протестантов), и более низкого уровня (регионализм, национализм, этническая неприязнь, торговое соперничество, несоответствие границ и народов) в головокружительной и постоянно меняющейся картине. (Большинство книг о Тридцатилетней войне начинается с вводной главы, в которой пишут, насколько всё было сложно и насколько много было других факторов, помимо религии).

По этой причине «Европа» редко выступала как единое целое: внутренняя ревность и соперничество приводили к тому, что проблемы одной нации могли стать преимуществом другой: так, например, заметно отсутствие французов в европейской коалиции, боровшейся с экспансией Османской империи. С 1945 года мы забыли о том, что привычка Европы создавать больше истории, чем она может употребить, и бесконечные исторические, культурные и территориальные споры, породившие эту историю, на самом деле не исчезли, а просто были подавлены и замалчивались. Подобно травмирующим детским воспоминаниям, они все ещё существуют и ждут своего часа, чтобы всплыть на поверхность.

Вторая мировая война велась в соответствии с этими предпосылками. По сути, она стала следствием фундаментальной проблемы европейской политики с XIX века – границ, не отражающих распределение этнических и национальных групп. (“Самоопределение народов” оказалось сложнее, чем кто-либо ожидал). Стало ясно, что нельзя вот так просто заменить многонациональные империи аккуратными национальными государствами, и попытки сделать это вызвали гнев – и требования изменить образовавшиеся границы. В традиционной манере Германия попыталась вернуть себе территории, которые считала своими, с помощью угроз и силы: в привычной манере Британия и Франция пригрозили войной, если она это сделает. Так всё и вышло.

Как автор уже неоднократно подчеркивал, европейская элита вышла из войны измотанной, травмированной и ошеломлённой, понимая, что континент просто не сможет пережить ещё один такой эпизод. Автор уже много раз описывал последовательность событий, которые привели к созданию НАТО, европейских институтов и, в конечном счете, Европейского союза, поэтому нет необходимости воспроизводить все это сейчас. Но в нынешнем контексте важно то, что когда они действительно были нужны (как сейчас), эти институты оказывались слабыми и неприспособленными к ситуации. НАТО было задумано на убеждении в наличии общей угрозы, но когда возникли обстоятельства, которые изначально предусматривались, – крупный кризис в Европе с участием России, – оно оказалось в значительной степени бесполезным. И эта ситуация вряд ли изменится, не говоря уже об улучшении. А ЕС был задуман не столько для разрешения внутренних напряжений и противоречий внутри Европы, сколько для их подавления и сокрытия, и уже ясно, что долго так продолжаться не может. Во многих отношениях мы сейчас наблюдаем возвращение к традиционным моделям европейской политики, причем в гораздо большей степени, чем это было в 1989 году, несмотря на все волнение того момента. И это не те модели, которые нам обязательно понравятся.

Однако прежде чем приступить к рассмотрению этих вопросов, я хочу сначала поговорить о фундаментальных характеристиках международной системы, которая обычно остается за рамками учебников по международным отношениям, особенно тех, которые написаны американцами или под влиянием реалистичных (или неореалистичных) догм. Речь о сложности отношений между большими и малыми государствами, а также о том, что делают малые государства, чтобы не оказаться на обочине. Надо сказать, что все попытки объяснить это американцам потерпели неудачу, хотя на самом деле все не так уж сложно. Но даже если американцы мозгами понимают проблему, они не могут, в силу исторических причин, понять, каково это – быть слабой страной, столкнувшейся со сверхдержавой. Поэтому с должными извинениями перед американцами, которых автор не встречал и которые могут понять подобные вещи, давайте продолжим.

Несмотря на то, что говорят доминирующие теории международных отношений, мир не состоит из унитарных «наций», вечно борющихся друг с другом за влияние и власть и иногда вступающих в войну. И никогда не состоял. Как автор уже неоднократно отмечал, международная система функционирует только благодаря широкомасштабному сотрудничеству, основанному на взаимных интересах. Великие и малые державы могут извлечь выгоду из одного и того же соглашения, даже если их цели диаметрально противоположны друг другу.  Мир, по сути, представляет собой гигантскую совокупность диаграмм Венна, где небольшие государства по практическим соображениям часто вынуждены выбирать варианты, которые они предпочли бы не выбирать, потому что альтернативы хуже. Да и более крупные государства иногда оказываются в таком положении. Международные отношения, особенно в сфере безопасности, – это не игра с нулевой суммой.

Но страны, которые не являются врагами и даже могут быть различного рода союзниками, тем не менее, имеют сложные отношения друг с другом, и часто одна из них преобладает. Отношения между Австралией и Новой Зеландией, Нигерией и Ганой или Бразилией и Парагваем не являются конфликтными, но и не являются отношениями равных. Однако после определенного момента дисбаланс сил может стать достаточно серьёзным, чтобы вызывать проблемы и породить чувство незащищенности и хрупкости. В этот момент мудрое правительство ищет противовес, чтобы укрепить свои позиции. Классическим примером на протяжении многих лет была Саудовская Аравия – большое, но слабое государство с серьезными трайбалистскими и религиозными противоречиями. Благодаря коммерческим и военным отношениям с западными странами, закупке западного вооружения и размещению в стране иностранного военного персонала, она превратила западные страны в гарантов собственной безопасности, а западный персонал – в заложников в случае нападения.

Но эта кооптация других стран в свою защиту – обычнейшая стратегия слабых стран перед лицом сильных. И здесь нужно четко понимать, что мы общаемся не в грубом реалистическом лексиконе угроз и конфликтов. Да, при прочих равных размер и мощь имеют значение, как и готовность использовать их в политических целях, но в более тонкой манере, чем это часто признаётся. Поэтому такие страны, как Вьетнам, Таиланд и Япония, боятся Китая не в том смысле, что опасаются вторжения и оккупации, а скорее нервничают перед лицом промышленного и военного гиганта на заднем дворе и того давления, которое этот гигант может оказать. Например, на протяжении десятилетий китайцы безжалостно эксплуатировали чувство вины Японии за Маньчжурскую войну, и действительно, «спонтанные» демонстрации в регионе каждый раз, когда японское правительство изменяло несколько слов в учебнике истории, были и до сих пор остаются обычным явлением.

Таким образом, присутствие США в Японии, несмотря на то, что это часто вызывает недовольство, и несмотря на то, что его детали гораздо сложнее, чем публично признаётся, работает отчасти как стабилизирующий фактор в отношениях с Китаем (поскольку спор с Японией – это косвенно и спор с США), а отчасти как попытка гарантировать регион от японского реваншизма. В отсутствие такой гарантии существуют вполне обоснованные опасения, что Япония разработает ядерное оружие, что она может сделать очень быстро, и это не посчитают чем-то полезным. Проблема таких отношений в том, что они скорее замораживают, чем решают основные проблемы, и поэтому в последние годы японский национализм стал более актуальным вопросом, чем многие из нас всегда думали.

Поэтому, как это и было на протяжении всей истории, хорошей идеей будет заставить сверхдержаву почувствовать, что ваша безопасность отвечает её интересам, особенно если вашей собственной безопасности и свободе действий угрожают либо соседи, либо внутренние разногласия и напряженность. Таким образом, идея Вашингтонского договора – вовлечь США в любую конфронтацию между Востоком и Западом в Европе и тем самым изменить политический баланс сил – является традиционным способом исторического решения подобных дисбалансов. Стоит также отметить, что в конце 1940-х годов Европа в экономическом и военном отношении стояла на коленях, и диспропорция с мощью Советского Союза, даже ослабленного войной, была гораздо больше, чем впоследствии. Таким образом, как автор неоднократно настаивал, Соединенные Штаты не «защищали» Европу, а скорее неявно вовлекали себя в любой кризис с Советским Союзом, – а теперь и с Россией,- который там мог возникнуть.

Впервые с 1945 года, а возможно, и впервые с 1917 года, эта ситуация не может восприниматься как должное, и стоит рассмотреть три причины, по которым так вышло. Первая – это позиция самих США. На протяжении всей холодной войны реальный конфликт никогда не был вероятным, и это широко, хотя и молчаливо, признавалось. Однако предполагалось, что в случае любого крупного политического кризиса США окажут политическую поддержку своим европейским союзникам. Отчасти это объяснялось тем, что США видели в Советском Союзе конкурента, а отчасти, и, возможно, главным образом, тем, что Европа была основным экономическим и политическим партнёром американцев, и идея попадания Европы под советское влияние, не говоря уже о доминировании, была совершенно немыслимой. Однако в Европе всегда присутствовало ноющее чувство, что, если кризис дойдет до реальной стрельбы, США заключат двустороннюю сделку с Советским Союзом и уйдут. Американский контроль над системой командования НАТО облегчил бы эту задачу. Поэтому, в частности, американские подразделения были размещены на юго-востоке ФРГ (наиболее близко к СССР), а британская и французская ядерные системы управлялись независимо, логично и французское решение сохранить национальную систему командования для собственной обороны.

Однако после окончания холодной войны всё стало гораздо сложнее, и в разные моменты – в частности, после избрания Буша-младшего в 2000 году – в Европе возникло реальное беспокойство по поводу надёжности трансатлантической связки в условиях кризиса, когда заявленные интересы США сместились на Ближний Восток и в Азию. Если смотреть на ситуацию из Вашингтона, она тоже была непростой, поскольку существовало два основных напряжения, тянущих в разные стороны. С одной стороны, считалось, что Европа в основном стабильна и что такие кризисы, как в бывшей Югославии, могут быть оставлены на усмотрение европейцев, а США будут искать выгоду в другом месте. (Но даже тогда США не смогли оторваться от проблемы и затянули разрешение конфликта как минимум на год). С другой стороны, если бы дела пошли совсем плохо, разве европейцы не обратились бы за помощью к США? Как заявил в то время один американский чиновник, «всегда есть шанс, что вы сделаете что-то, о чем мы пожалеем».

Похоже, что сейчас все эти страхи становятся реальностью. Участие США в украинской саге оказалось катастрофическим, и, несомненно, различные группы в Вашингтоне будут годами, если не десятилетиями, резать друг друга, пытаясь свалить ответственность и вину на кого-то другого. Но уже сейчас ясно, что администрация Трампа считает некую разрядку с Россией более приоритетной задачей, чем продолжение “беспроигрышной” войны в Украине. Это не означает, что такая разрядка обязательно возможна, и уж тем более не означает, что она будет грамотно реализована нынешней командой, но это означает, что поддержка Европы никогда не будет таким приоритетом, каким она была раньше.

Второй момент – избыточность НАТО. Конечно, если оценивать успех организации по количеству ее членов, то НАТО ещё никогда не был настолько успешным блоком. Не так давно, в конце концов, эксперты радовались тому, что Финляндия, маленькая страна с протяженной границей с Россией и небольшими вооруженными силами, стала её членом, и все говорили, что она представляет собой «кошмар» для российского руководства. Это «успех» в том смысле, в каком музыкант добивается успеха, продавая больше музыки. Но НАТО существует (пока, во всяком случае) не для того, чтобы продавать музыку.

Но если вы когда-нибудь участвовали в работе комитета или рабочей группы любого рода, особенно международной, то вы знаете, что арифметическое увеличение числа членов приводит к геометрическому увеличению сложности. (И дело не только в количестве, но и в проблемах: так, две страны могут быть согласны друг с другом по одним вопросам, расходиться во мнениях по другим и яростно противостоять друг другу по третьим. На практике, как только организация достигает определенного размера, потенциал для разногласий становится фактически безграничным по отношению к ограниченным ресурсам, которые имеются в наличии. Так исторически сложилось и с НАТО, даже при гораздо меньшем членстве. В 1999 году организация фактически перестала функционировать после нескольких дней косовского кризиса и управлялась на закрытых совещаниях горстки наиболее важных стран и генерального секретаря. В 2003 году развёртывание НАТО в Афганистане задерживалось, пока немецких парламентариев отзывали с хорватских пляжей, чтобы они одобрили участие своей страны в боевых действиях. И так далее.

Если бы НАТО всерьез предполагало, что поддержка Украины может привести к затяжной войне, и организовало бы её соответствующим образом, то сейчас всё могло быть иначе. Но подобные идеи не могли быть публично озвучены в Брюсселе, и участие НАТО в делах Украины до 2022 года представляло собой обычную неудобную смесь национального и институционального вмешательства, не имеющую внутренней логики или последовательности. Если реакция России вообще рассматривалась, то неизбежно сбрасывалась со счетов, поскольку внутренняя динамика организации была слишком мощной, и если бы НАТО прекратило расширяться, то вся его цель и будущее оказались бы под вопросом. Действительно, было немыслимо, чтобы НАТО прекратило расширяться только потому, что это не нравится русским. Кем они себя возомнили? В любом случае, Россия в то время не была приоритетом для Запада, а НАТО было занято тем, что пыталось сделать врага из Китая. В результате НАТО оказалась институционально неподготовленной, и практическая поддержка Украины была либо чисто национальной, либо результатом специальной координации между заинтересованными странами. Украина просто иллюстрирует то, что многие из нас утверждали в течение очень долгого времени: управление кризисом на масштабе фактически невозможно.

Но это простая часть. По крайней мере, идет война, и основная ситуация (относительно) проста. Мы не знаем, как эта ситуация будет развиваться после Украины или даже во время того, что, вероятно, будет грязной и затяжной конечной фазой. Но маловероятно, что НАТО сможет внести большой скоординированный вклад, не ограничиваясь формальным маханием руками, не в последнюю очередь потому, что именно в этот момент национальные интересы начнут расходиться довольно серьёзно и пока неочевидным образом. Поражение повредит и даже уничтожит одни политические фигуры, партии и институты, – и укрепит другие. На ревущем неповиновении и эпической дури вы далеко не уедете. В какой-то момент придётся решать практические вопросы, а прошлый опыт подсказывает, что они принесут с собой множество непредвиденных и вызывающих разногласия проблем. Таким образом, НАТО ставит русских (у которых есть преимущество единого участника) перед открытыми воротами. Ожидать, что они не будут бить по ним, было бы неразумно.

Несомненно, что-то будет сделано на уровне риторики. Будут собраны рабочие группы, будут разработаны новые стратегические концепции, и, возможно, они даже будут согласованы и опубликованы. Но они ничего не будут значить, потому что за ними ничего не будет стоять, потому что у Европы нет шансов на реальную согласованную стратегию, а значит, нет и представления о том, для чего в действительности будут нужны будущие силы НАТО. Автор уже много раз объяснял, почему не будет никакого «перевооружения» Европы, и сейчас не будет углубляться в эту тему. Максимум, на что можно надеяться, – это использование свободных мощностей существующих оборонных производителей (тех, что не в Китае) и возможное небольшое увеличение численности западных вооруженных сил, если удастся вложить в этот процесс достаточно денег и убеждения.

Но подождите, а как же превосходство западного оборудования? Ну, здесь мы должны понимать, что в целом западная техника весьма хороша для того, для чего она была разработана. Итак, танки, которые были отправлены в Украину, были задуманы (а в некоторых случаях и построены) во время холодной войны, когда НАТО рассчитывало вести короткую и чрезвычайно интенсивную оборонительную войну и решило попытаться выиграть её с помощью меньшего количества высококачественного вооружения. Размеры и вес танков не были проблемой, поскольку они бы отступали по своим линиям коммуникаций, и им всё равно не пришлось бы продвигаться далеко вперёд. Несмотря на множество модернизаций и новых возможностей, современные западные танки происходят из этого фундаментального рода. Они были брошены в бой, для которого не были предназначены. Другие виды западной техники были разработаны специально для ведения войны низкой интенсивности, где вероятный противник (например, запрещённое “Исламское государство” или разрешённый уже “Талибан”) не будет иметь зенитных установок или артиллерии. Большая часть техники НАТО по своей сути не подходит для нынешних условий: в ближайшее десятилетие можно было бы разработать и начать применять новые виды техники, если бы (и только если) существовала последовательная серия доктрин и оперативных концепций высокого уровня, основанных на чётком стратегическом видении. И мне не нужно говорить вам, насколько это маловероятно.

Хорошо, но как насчет США и их «стотысячной армии в Европе?» Разве они не могут сдержать или даже победить русских? Что ж, давайте заглянем на официальный сайт американских войск в Европе. Как ни странно, он содержит огромное количество повседневной информации, множество фотографий и видеороликов, множество актуальных новостей, но почти ничего о реальных силах США, развернутых в Европе, кроме нескольких ссылок на штабы и части. И действительно, трудно найти какую-либо фактическую информацию о подразделениях и их численности на любом официальном сайте. Во многом это удивительно, поскольку такая информация редко бывает засекречена: в большинстве случаев она находится в открытом доступе. Может ли нам помочь Википедия? Ну, страница достаточно актуальна, так что же там говорится о наземных боевых частях? В Германии существует кавалерийский полк «Страйкер», который также называют бригадной боевой группой, численностью около 4000-5000 человек. Stryker – это легковооружённая и бронированная колёсная транспортная машина для перевозки пехоты, и подразделение состоит преимущественно из таких машин, с некоторыми более тяжеловооружёнными вариантами, а также с некоторыми элементами боевой поддержки. Данное подразделение – 2-й бронекавалерийский полк – было широко развернуто в Ираке, но не подходит для операций высокой интенсивности, таких как на Украине. В Италии находится 173-я воздушно-десантная бригада, состоящая в основном из парашютной пехоты, численностью около 3000-3500 человек. Она была широко задействована в Персидском заливе и Афганистане, а размещение в Италии, по сути, позволяет ей вернуться на Ближний Восток в случае необходимости. Против русских она не пригодится. В Германии также находится подразделение боевых и вспомогательных вертолётов размером с бригаду. И это всё, что касается наземных боевых частей.

Конечно, в Европе находится большое количество американских самолётов, в частности, в Раммштайне в Германии, а также небольшие подразделения в других местах. Большинство самолётов – истребители, и здесь мы сталкиваемся с более сложной версией проблемы, которую автор уже обсуждал (с проектированием танков). На протяжении всей холодной войны военно-воздушные силы НАТО должны были доминировать в воздушном пространстве над Западной Европой и тем самым помочь победить вторжение войск Варшавского договора. Предполагалось, что в начале войны ВВС стран Варшавского договора будут наносить обычные удары, в том числе по Британским островам и периферии континента. Отсюда вытекала необходимость в значительном количестве современных истребителей с превосходством в воздухе, предназначенных для борьбы с советскими аналогами.

Воевал ли бы так Советский Союз на самом деле, мы никогда не узнаем, но совершенно ясно, что русские не будут этого делать и не делали в Украине. Российская доктрина, похоже, предусматривает использование авиации только после того, как превосходство в воздухе будет достигнуто за счёт применения наступательных и оборонительных ракет. В любом будущем конфликте можно предположить, что первые атаки будут включать массированные ракетные удары по западным авиабазам, от которых в настоящее время практически нет эффективной защиты. Уцелевшим самолётам фактически будет практически нечего делать, поскольку война, которая может последовать, – совсем не та, для которой они были предназначены. В любом случае, расстояние полёта от Раммштайна до, скажем, Киева составляет порядка 1500 километров, а до Варшавы – порядка 1000 километров, что соответствует опубликованной предельной дальности действия таких самолетов, как F35.

Поэтому было бы неразумно полагаться на американские силы, которые «придут на помощь» Европе в случае войны с Россией. Правда, подкрепления могут быть отправлены из самих США, но их безопасное прибытие не может быть гарантировано. В этом смысле США обладают гораздо меньшей боевой мощью в наземной/воздушной войне в Европе, чем, скажем, Испания, у которой, по крайней мере, есть сотни современных основных боевых танков. Ядерное оружие не имеет никакого значения для такого рода кризиса, а большой военно-морской флот Соединенных Штатов не сможет с пользой вмешаться в конфликт такого рода, который описал автор.

Но ведь вооруженные силы США насчитывают миллион человек, не так ли? Население страны составляет 350 миллионов человек, у нее есть оружейная промышленность и множество инженеров и ученых. Разве они не могут провести ремобилизацию так же быстро, как это было в начале Второй мировой войны? Что ж, мы вернулись к проблеме, которую автор обсуждал на прошлой неделе, – к магическому мышлению, когда вы можете смутно представить себе, каким может быть результат, но не имеете ни малейшего представления о практических шагах, необходимых для его достижения. Если предположить, как сказал бы экономист, всевозможные варианты, то теоретически возможно восстановить тяжёлую бронетехнику для армии США и перебросить ее в Европу.

Чтобы дать представление о том, о чём идет речь, в США на данный момент имеется одна бронетанковая дивизия, насчитывающая около 250 танков и около 500 средних и лёгких бронемашин. Трудно сказать, какого размера должны быть необходимые в военном отношении силы в Европе, да и вообще, что значит «необходимые» в этом смысле, потому что на Украине бронетанковые части очень редко сражаются друг с другом. Но на складах хранится много танков и бронемашин, и теоретически можно вернуть их в строй, модернизировать, оснастить всевозможным современным оборудованием, например, средствами защиты от дронов (если их можно купить), переобучить солдат, если это возможно, купить много новых машин поддержки, если они есть, купить огромное количество танковых боеприпасов, если их можно произвести, купить огромное количество запчастей и комплектующих, если их можно достать, организовать, укомплектовать и обучить совершенно новые дивизионные и бригадные командные структуры, разработать совершенно новые наборы доктрин и тактик, обучить и отрепетировать их, построить огромные лагеря размером с небольшой город где-нибудь в Европе (бронетанковая дивизия может легко насчитывать пятнадцать тысяч человек, плюс тыловые службы и семьи), а также огромные полигоны для отработки манёвров, учений и стрельб, вместе с огромными складами боеприпасов и ремонтными организациями, а затем перевезти все это в Европу и установить там. Но это, конечно, только половина дела, потому что во время холодной войны западные военные рассчитывали воевать не там, где они были развернуты в мирное время. Никто не имеет ни малейшего представления о том, где и как будут воевать будущие бронетанковые силы США в Европе, не говоря уже о том, как они туда попадут. Так что, возможно, лучше не желать того, чего у вас не может быть.

Что касается третьего пункта, то автор уже обсудил многие вопросы, затрагивающие Европу в неявном виде, поскольку они пересекаются с вопросами, затрагивающими НАТО. Думаю, не нужно больше настаивать на том, что идея «перевооружения» Европы – это фантазия. Но реальный вопрос будет заключаться в том, способна ли «Европа» вообще действовать как разумно единое целое в пост-украинском мире. Автор взял слово «Европа» в кавычки, потому что Европа Брюсселя и Политического союза существует как некий призрачный контрапункт к традиционной «настоящей» Европе стран, языков, культур, истории и традиций. На самом деле, как автор уже неоднократно объяснял, она была создана намеренно, чтобы похоронить якобы «разделяющие» вопросы под слоем надуманных либеральных клише о разнообразии, толерантности, свободном передвижении народов и т. д. и создать чисто транзакционный континент, где нет никаких лояльностей или идентичностей, кроме экономических.

Пока можно было утверждать, что проблемы европейской безопасности остались в прошлом, что Россия – слабое государство, нуждающееся в дисциплине и санкциях, а Китай – не более чем экономический вызов, всё это было вполне осуществимо. Вооруженные силы Европы можно было свести практически к нулю, поскольку они использовались бы только в качестве миротворцев или временных силовиков в менее удачливых регионах мира. Высвободившуюся таким образом политическую энергию можно было бы использовать для того, чтобы не допустить неправильного выбора избирателей на выборах в ЕС, и наказывать их в этом случае.

Понятно, что такую идеологическую конструкцию невозможно «защитить» ни в каком реальном смысле, ни в политическом, ни в военном, поэтому доминирующий политический дискурс – это враждебность к России, а не лояльность к Европе. На самом деле, ничего такого нет: как автор уже неоднократно говорил, никто не собирается умирать за Евровидение или, тем более, за Европейскую комиссию или программу ERASMUS. Сейчас настал момент, когда европейские лидеры должны заново открыть для себя богатую историю и культуру Европы как нечто, что стоит охранять и защищать. Комиссия только что объявила о кампании стоимостью 10 миллионов евро, призванной подчеркнуть вклад ислама в европейскую цивилизацию.

Как и в случае с НАТО, машина по расширению ЕС грохотала, не давая никому понять, куда она движется, и в результате был создан огромный, неуклюжий, почти неуправляемый блок, в котором так много скрытых напряжений и исторических противоречий, что он не способен противостоять действительно серьезному кризису, не развалившись на части. И, боюсь, именно это мы и увидим. Иллюзия однородности и пост-исторического, пост-культурного, пост-политического европейского мировоззрения всегда была мифом за пределами раритетного, кровосмесительного мира самого европейского правящего класса. И в конечном итоге этот класс мало что удерживает вместе, кроме неглубокой идеологии, бессмысленных политических и социальных клише, личных контактов и сопутствующего страха выйти за рамки идеологии и подвергнуться остракизму со стороны тех, с кем они обедают. В какой-то не очень отдаленный момент в будущем, когда звук затачиваемых вил станет безошибочным, этот класс внезапно обнаружит, что лучше приспособиться, чем умереть, и будет трудно что-то сказать о результатах, кроме того, что они вряд ли будут положительными.

Конечно, мы можем прибегнуть к стратегиям принятия. Мы можем верить, что «кто-то контролирует ситуацию», потому что даже самые худшие варианты (сионисты, лондонский Сити, ЦРУ, Ватикан, Бильдербергский клуб) лучше, чем отсутствие контроля. Мы можем принять альтернативную стратегию преодоления, представляя себе некое возрождение европейской демократии с помощью неопределенных средств. Но на самом деле мы сейчас движемся к ситуации, когда легкомысленная европейская учредительная идеология, скорее всего, распадётся под воздействием реальных событий, и страны окажутся с различными, а иногда и противоположными интересами, и политическим классом, который получил удар по морде мокрой рыбой реальности и не имеет ни малейшего представления о том, что делать.

Нынешнее блеяние европейских лидеров основано на детской фантазии о том, что если вы откажетесь признать что-то достаточно уверенно, то оно исчезнет. Они цепляются за идею, что ещё один месяц боев, ещё одна ракетная атака, еще один раунд санкций – и Россия рухнет. Вместо того чтобы стать ответом на потенциальную российскую агрессию, растущие связи Украины с Западом стали причиной войны. Недоверчивая надежда европейцев в феврале 2022 года, когда они поверили, что российская кампания быстро провалится и Путин будет свергнут, сменилось холодным, болезненным осознанием величайшего внешнеполитического просчёта с 1945 года. Европейский правящий класс, по сути, не способен даже концептуально представить себе поражение или неудачу, и его медленно тащат в сторону реальности со скоростью маленького ребёнка, которого ведут – и приведут – на приём к стоматологу.

Пути назад нет. Этот же правящий класс, похоже, всё ещё верит, что может угрожать и диктовать условия Москве, и что русские сделают почти все, чтобы добиться отмены санкций. Мысль о том, что именно Россия будет диктовать условия, едва ли начала проникать в мозговые центры даже самых продвинутых европейских мыслителей. Но почему Россия должна делать Европе подарки? Она будут доминировать в Европе в военном отношении, имея возможность уничтожить любой европейский город обычным оружием – при этом не опасаясь возмездия. 

Европа будет сильно раздосадована.

Автор не знает, что собираются делать русские, и пока сомневается, что они это  сделают, но это не точно будет не смешно. Действуют обычные правила международной политики: бей лежачего. Европа останется слабой и разделённой, неспособной нанести России ущерб военным путём, а Соединенные Штаты не смогут сделать многого, даже если у них будет желание. Историкам заката Европы, боюсь, придётся изобрести новый словарь, чтобы правильно описать беспричинное членовредительство, которому правящий класс Европы подверг своих граждан.